![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Тем,кто хочет "воскресить" Сталина.
Читайте .
Чудотворная молитва.
Архиепископ Иоанн:
"Мир Соловков... Кто оплачет, запечатлит и прославит твоих страдальцев? Поныне нет на его голгофе венков из роз и белых свитков, обрамленных траурной лентой... Сам дьявол и владыка преисподних сфер наведывался к надзирателям ГУЛАГа и преподносил образ пыток и изуверств, какого земля еще не видела. И предстоит размыслить над тем, кто же виноват, если такие духи приходят в мир, если считалось нормальным истязать, перепиливать пополам, подвешивать на крючке за ребро, давать на съедение крысам и комарам, с хохотом сбрасывать со 150-ступенчатой лестницы с Секирной горы, размозжать... По каким грехам церковным попущено такое?!..
О, Господи! Ни с одной лабораторной крысой-альбиносом не делают того, что делают люди с Твоим творением!..
Иосиф Джугашвили-Сталин, воскресивший дух Иосифа Санина (Волоцкого) и Ивана Грозного (устроившего особую монастырскую тюрьму на Соловках, под игуменским корпусом), — официально благословлял и приветствовал инструментарий вельзевула, списанный с адского дна. Что стоит, например, трехнедельный “трамвай”, который претерпел один из соловецких исповедников схииеромонах Сампсон (1898-1979)! (См. “Старец иеросхимонах Сампсон”, М., “Современник”, 1994г., с.20)
Питерская ЧК. В маленькую камеру, сплошь обитую железом, неотапливаемую даже в самые лютые морозы (или наоборот, сильно нагреваемую в жару), как сельдей в бочку, набивают святыми жертвами. Ставят лицом к лицу друг к другу так, чтоб и продышать нельзя было. После чего запечатывают этот дьявольский ковчег без окон и почти без отдушин, и люди умирают от духоты, зловония экскрементов... Здесь испражняются, здесь же и молятся, здесь вопят, плачут, стонут, проклинают, здесь же и сходят с ума — живые среди разлагающихся трупов... А старец вошел — и, вспомнив Серафима, начал творить “Всемилостивую”. И блаженствовал на кресте, и пережил “трамвай” и “адскую машинку” (что использовали в Одессе против другого святого ИПЦ, Иннокентия Балтского). Рука дрогнет описывать...
Всемилостивая/ Владычица моя,/ Пресвятая Госпожа,/ Всепречистая Дева,/ Богородица Мария,/ Матерь Божия./ Несомненная, единая моя Надежда./ Не гнушайся меня,/ не отвергни меня,/ не остави меня,/ не отступи от меня./ Заступись,/ попроси,/ услышь,/ увидь, Госпожа./ Помоги,/ прости, прости,/ Пречистая.
Нескончаемое, в вечность уходящее, вереницей стелющееся из ГУЛАГа, откуда-то из подземных миров, “прости, прости, прости...”, и теплые слезы... И адская камера “трамвай” согрета дыханием преподобного Серафима, и никто не кричит. Сампсон призывает к молитве, ему внемлют, и повторяют за ним отчетливо: “Всемилостивая, Владычица моя... прости, прости, прости...” Так и осталось несколько живых после трехнедельного адского стояния — предстояния небесного.
С чем сравнить чудовищное злодейство сталинских подручных? Надо же додуматься, чтобы людей перед смертью заставить дышать экскрементами и трупным запахом, и стоя умирать, стиснутыми разлагающимися телами, сходя с ума, под адский хохот демонов! Максимилиан Кольбе умирал в камере смертников в Освенциме, куда запирали обреченных на те же три недели, не давая ни пить, ни есть, но пространство перед смертью им никто не ограничивал! Освенцим по сравнению с ГУЛАГом вторичен...
В какой летописи уместишь это: на перекладине висит повешенный на страшный, острый крюк за ребро старец Сампсон и остается жив?.. Или пытку сплющивания, размозжения черепов?.. Зэки в картежном азарте проигрывали кого-то из святых и расправлялись, как дьявол положил им на душу.
Однажды проиграли и отца Сампсона. Опрокинули на нагого бочку ледяной воды и вытолкали на тридцатиградусный мороз — а старец выжил. Cерафим Поздеев, Иларион Троицкий... каждый мог бы дополнить скорбную евангельскую летопись, соловецкое Евангелие, соловецкий Элеон. (“Элеон” в духовном переводе с др.-иуд. “созерцание высших тайн Божиих”).
Соловки — лагерь особого назначения: здесь ломали иерархов, готовили кадры для красной церкви.
Поминавших “о мире и благоденствии властей и воинства”, возглашавших “многая лета” красным палачам Святой Руси — размещали в игуменском корпусе, в бывших кельях, разрешали получать посылки, служить в кладбищенском храме преп.Онуфрия, работать в бухгалтерии. Непоминающие властей получали двойные сроки, тяжкие работы и бараки с уголовниками, дальние командировки в лесу и на острове Анзер, что означало верную мучительную смерть. Так красные власти производили свой отбор, создавая "нашу, советскую церковь", "советских людей", "новую формацию" человечества. За годы власти коммунистов в России погибло по различным оценкам от 80 до 120 миллионов человек.
“Епитрахилью была обыкновенная лента с крестиком, поручью — ленточка поменьше. Служили Литургию в лесу, на пне... Лагерная жизнь очень суровая, жестокая, редко кто выживал. За непокорство и служение в катакомбной церкви, которая располагалась в лесу, о.Симеона подвешивали на крюк за ребро, и однажды он был казнен. Его отнесли в морг, в ледник, где он волосами примерз ко льду, но батюшка воскрес и в одном нижнем белье возвратился в барак.
Однажды начальник лагеря приказал убить о.Симеона особо изощренным способом. Казнь заключалась в следующем: в одном из ледяных подвалов (холод которых убивал людей через шесть часов) жили крысы,притравленные на человека. Чтобы человек не сопротивлялся, узника сажали в клетку и прикручивали прутьями так, что он не мог пошевельнуться. Проемы между прутьями были широкими. Крысы свободно проникали в клетку и заживо съедали человека.
Батюшку ввергли в ледяной подвал, раздетого предварительно догола (это было проявлением гуманности со стороны конвоира, который хотел, чтобы заключенный не мучился, а сразу замерз). Позже... рассказывал:
“В подвале темень. Холод жесточайший и всюду крысы. Кроме меня в подвалах были еще люди в клетках. Я стал молиться. Я читал Всемилостливую — и я слышал, как кричали и плакали люди, когда их съедали крысы. Мне же крысы только пятки пообгрызли“.
Утром клетку подняли наверх, думая, что он мертв. Начальник лагеря был чрезвычайно удивлен, что приговоренный остался жив, и даже освободил его от работы”. (Цит. по кн.: “Старец Сампсон: подвиги и чудеса”, М, “Народная библиотека”, 1994г., с.29-30)
Явление.
"Серафим Саровский не только являлся (известно о его шести явлениях отцу Сампсону) — вел старца. В 1928 году, перед арестом, открылся в тонком сне, вошел в комнату, склонился над ним и медленно продиктовал “Всемилостивую”, орошая лоб старца своими слезами. Сказал в духе: “С этою молитвой останешься жив. Пресвятая Дева сохранит тебя. Распространяй ее — ею спасется многострадальный наш народ”. Утром потрясенный отец Сампсон записал молитву. А через три часа арест, скорая отправка на Соловки, 18 лет лагерей и мытарств. И зажигались сердца светом Царствия, когда полуночные зэки в нестройном, разночтенном, разнокамерном единогласии взывали к горячо любимой Матери: “Всемилостивая, Госпожа, Мать наша, Пречистая...”
Преподобный Серафим, выходит, был старцем ИПЦ, ее непосредственным ангелом-хранителем. И не ставропигиальный, царский и проч. сохранился до наших дней монастырь, а всероссийская Серафимо-Соловецкая катакомбная обитель таинников и нестяжателей. Внешне СЛОН (Сатанинское Логово Отпетых Негодяев), а в сердце СТОН (Сиротская Темница Облеченных в Нищету) Божией любви...
Великий старче соловецкий Сампсон, хотя и общался с красноцерковниками (в силу простоты своей натуры), сотрудничество свое с псковскими Печерами закончил тем, что в 1963г. по ложному доносу какой-то бесноватой, по подсказке местного уполномоченного обвинившей немощного старца в чем-то вроде блуда, очередной раз был изгнан. Подвергся публичному осмеянию, попал под следствие (вскоре закончилось полным оправданием) и предан чуть ли не анафеме. Разоблачили ангельского чина, мантию и монашеское одеяние сожгли за оградой, да не горела, — облили злодейски ведром бензина, а запах исходил при этом благоуханный...
В обитель же попал в 1957 году по жалобам волгоградских протоиереев, возненавидевших собрата за благодатные дары и любовь прихожан, толпами собиравшихся на службах отца Сампсона. Архиерей, испросив благословение у патриарха Алексия, лишил духоносного старца-исповедника права священнослужения на 15 лет и до конца дней сослал под строжайший надзор в Псково-Печерский монастырь (не для того советская власть разрешила храмы и семинарии, чтобы народ российский обращался в веру). Алексий лично знал Сампсона, в 1921 году служившего у него иподиаконом в Тихвинской епархии и выполнявшего совершенно секретные поручения от патриарха Тихона (инок поддерживал связь между патриархом и заключенными архиереями), но исповедники-тихоновцы не вписывались в новую советскую эклессиологию...
Встретили Сампсона по своему иосифлянскому чину: запретили даже появляться ни клиросе, с кем-либо переписываться, встречаться с духовными чадами, ни с кем не останавливаться и не разговаривать. Приставили филеров и назначили стеречь яблоки под покровительством красного отца Августина. Как любил отец Сампсон служить и петь на клиросе! Как утешалось сердце его от поминания усопших и замученных соловчан на проскомидии, длившейся по три часа!.. Зато освоил бывший зек созерцательную “Иисусову молитву” в дивном яблоневом саду, да неустанно творил “Всемилостивую”.
По учению старца-исповедника “Всемилостивая” помогала ему не меньше, чем “Иисусова”, как бы дополняла ее. Вместе “Иисусова” и “Богородичная” составляли дивную цельность Брачной Вечери. Жених и Невеста счастливо глядели на дорогого гостя, славящего Их равновеликими почестями.
Отца Сампсона можно назвать творцом “Всемилостивой”. И какая нелепость! Поныне молитва Серафима Саровского, открытая старцу Сампсону, не числится ни в одном из современных молитвенников. Какое презрение к духовному опыту исповедников и к откровению неба! “Всемилостивая” буквально сложилась в сердце Серафима, была не однажды подсказана ангелами на молитвенном правиле. По кровиночке, по слезинке, от часа к часу выпевалась из прободенного сердца, как дивный дар преподносил ее старец своим чадам.
Краткое толкование этой катакомбной Серафимо-Соловецкой молитвы ИПЦ могло бы быть таким. — Сама структура и форма молитвы необычна, ее живая, искренняя интонация, мистическая безмолвная высота, возносящая в горние миры, ее беспредельная открытость и немногословная пронзенность... Всемилостивая — одинаковая ко всем, Мать Милосердная, Mater Misericordiae — имя Пречистой, чтимое во всех мирах и истинных церквях Христовых.
Как прекрасно начать гимническое прославление Пречистой с этого чудного и православного Всемилостивая, ко всем Милостивая! Святая Мать всечеловеческая, беспредельно Милостивая, Ее милость превышает человеческое разумение, границы и возможности. Олицетворение и как бы женская ипостась Господа: абсолютное милосердие и крестное сострадание в ответ на грех, падение, одержание, восстание на Бога, — язык Ее любви.
Оборот "Владычица моя" абсолютно уникален. Традиционным штампом стало Владычица земная и небесная, здесь же — моя. Второй ярус молитвы личный, сокровенный — Мария смотрит в мое сердце. Сколько теплоты и любви вложено в это Владычица моя! Исповедание Богородицы личной Владычицей больше, чем Ходатаицей, Заступницей и Покровительницей — знак особого посвящения, признание над собой Ее Державной (“Владычней”) власти. Сколько мистических имен скрыто в этом Владычица! Путеводи меня, наставляй, воспитуй, под Твою эгиду притекаем... — эта и несравненно большая сумма привычных молитв вкладывается в нетрадиционное Владычица моя. Признание небесной Царицы своей Пресвятой Госпожой потверждает личный, сокровенный завет.
Госпожа — редкое обращение к Пресвятой Деве в православии. Преподобный Серафим несомненно слышал среди ангельских голосов это всепетое на разных языках, на десятки ладов, разноязычное: “Госпожа!..” В Югославии боговидицы из Меджугорья называют Ее “Госпа”, что по-хорватски — Госпожа. В амстердамском откровении: “Госпожа народов всей земли”... Госпожа — еще и женское производное от Господина: равновеликость Царицы, стоящей одесную Царя, введенность Богоматери во Святое святых и исповедуемое святое рабство, трепетное поклонение Державной Владычице. Как радуется Наставница наша небесная, когда, припадая к Ее стопам, вслед за солнечным Серафимом сотворим мы Ей: “Владычица моя, Пресвятая Госпожа!..”
Всепречистая Дева — неизъяснимой чистоты, какой на земле нет. Благоуханное девство горних миров... Чистота всесовершенная, не нарушаемая и пятном греха, не пятнаемая скверной похоти и соблазна; целостный, целомудренный мир — вселенная Пречистой. Чистота непостижимая, сердцем вкушаемая, преблагоуханная. Богородица Мария, Матерь Божия — исповедание православного символа веры еще со времен вселенских соборов против еретиков, когда было утверждено одно из основных имен Пресвятой Девы — Теотокос Богородица и Матерь Божия.
Вторая часть молитвы состоит из прошений, одно другого искренней, прекрасней, проще. А под конец молитвы читаемое прости, прости, прости... — перетекает в безмолвно-созерцательную высоту имени Пречистая: ходящая в фаворском свете, облекающая в свет.
Эпоха “трамваев”, “СТОНов”, “СЛОНов” миновала, трагическая преисподняя ночь, соискупительная молитва простертых на кресте о спасении мира. Над советской Россией, тайно ведомой и хранимой Божией Матерью, забрезжили первые лучи утреннего света. Старчик Сампсон, лежа где-то в снимаемом чадами загородном доме под Москвой, вспоминал: обратился в православие оттого, что увидел церковь православную как наследницу римских катакомб, истинной церкви мучеников и гонимых, а в часовне у иконы Нерукотворного Спаса получил однажды откровение свыше. Мать была англичанкой англиканского исповедания. Отец — формальный лютеранин, офицер генерального штаба царской армии. До войны — советник и личный друг Императора Николая II, часто приезжавшего в семью графа Сиверса отдохнуть по-домашнему. Впоследствии стал военспецом, продавшимся красным властям, закадычным другом Михаила Фрунзе. Умер от чахотки на руках сына в 1926 году. Упал внезапно и раскинул руки на его коленях, как бы прося о молитве и помощи, так ни в чем и не покаявшись, хотя и ходил перед смертью в храм: ни в предательстве Царя, ни в связях с латышскими стрелками, ни в коммунистических ересях.
Его сын, молодой граф Сиверс, в младенчестве сидевший на коленях Императора, получивший блестящее образование, поступил в медицинскую академию, но все оставил и в годы гонений на церковь принял постриг в лесной обители. В девятнадцатом году Александра (имя, данное ему в иночестве) арестовали, думая, что тот царского рода. Латышские стрелки уже собрались на месте повесить, распять или заживо расчленить, но вступился сопровождающий комиссар в белой рубашке, точно ниспосланный свыше: закрыл рты бандитам и садистам, воспретил им. Ночные допросы, камера с убийцами. Убедились, что ошибка, но выпускать невиновного не в правилах ЧК. Пришли и за ним. Отвели в вагончик на путях, поставили к стенке и расстреляли, не дав помолиться. Мальчик ощутил ожог в правой руке и предплечье, упал без чувств. Распластав руки, как птица, относишься к небу...
Взводный пнул сапогом: “Готов”, — и оставил в луже крови. Монахи из монастыря, в котором принял постриг, караулили Александра у тюрьмы, ночевали в стоге сена и ночью, полуживого, украли из расстрельного вагона. Облекли в приготовленную красноармейскую гимнастерку и под видом раненого солдата привезли домой к матери. Заметалась по комнате... Когда тот открыл глаза и попросил позвать священника, тяжко вздохнула, узнав, что принял православие (“Ах, изменил вере нашей!.. Что ж ты сделал со своей матерью?..”). По-христиански смиренно пригласила священника в дом, ухаживала как за больным Христом, благословенная, стяжала венец Царствия.
Старец Сампсон был прост нравом и непоколебимо искренне любил православие (его любимый автор Феофан Затворник, трактаты которого знал блестяще). Православный неофит, новообращенный Александр от англиканско-лютеранских родовых корней обрел горячую (унаследованную по материнской линии) привязанность к искренне принятой им вере. Православие стало его жизнью, старцу доставляло невыносимую боль видеть расколы, разделения на тихоновцев, сергианцев, красных, белых... Его рыдающее сердце разделяло лишь на вдовых, одиноких, плачущих и сытых, слепых; никого не осуждало. И временная связь с красными монастырями да игумнами не зачтется ему как грех. Чистота духовного зрения превыше всего бренного, условного. И хотя старец любил хаживать в храмы, и ему дозволяли делать проскомидию и исповедовать, был окружен множеством чад, ревностно следующих каждому из его наставлений, — жизнь провел он чисто катакомбную.
“Положение... (в Печорах — ред.) было очень сложным... Своим чадам батюшка в то время пишет:
“Мир Его посылаю тебе, чадо! Пишу по новым правилам, то есть украдкой, чтобы мой начальник не знал, не заметил. Выяснилось, что аз сдан церковному начальству властями, как ссыльный, отбывающий срок “до распоряжения”, за агитацию религии среди молодежи, за совращение молодежи религиозным дурманом, за пропаганду религии всеми существующими средствами (печатно, письмами, исповедями, личными беседами).
Церковное начальство послушание дало, по-видимому, даже обязательство — меня, как узника или ссыльного, беречь и не допускать с моей стороны проявления своих (моих) вредных и несоветских действий. Он, игумен Александр, мне объявил, что будет писать рапорты, как только увидит объявленные мне нарушения — не писать, не принимать писем, не принимать никого, ... не исповедывать буквально никого... “Все это, как Богу неугодное” (?!!.. — Ред.), ему поставлено в святое послушание, или буду расстрижен, как нарушитель воли митрополита Иоанна. Этот обалделый человек, епископ Иоанн, может быть, и покорный слуга МВД, а, может быть, от себя придумал показать свою власть архиерея...
Как бы мечтал улететь отсюда, да сижу “под решеткой”... Ужасно то, что попал в “западню”, в лапы епископа Иоанна, который будет измываться в “свое удовольствие”. Практикуясь “правами” своими, как он измывался над умершим епископом Вениамином! Это волк... Иногда думаешь об этих вещах, и думается до отчаяния — страшно, жутко и ужасно, чего я не пережил (и) в тюрьмах. Моли Бога обо мне...
Я написал епископу Иоанну: “В тюрьмах, ссылках, одиночках, карцерах, изоляторах мне было легче нести горе, чем здесь, в монастыре. Избиваемый там, мучимый, умирал там — но таких мук душевных я не знал там”. Я в неофициальной тюрьме и ужасно это сознавать. Люди мою скорбь трудно понимают...” (“Старец иеросхимонах Сампсон”, указ. соч., с.41-42,66,69)
Изгнанный из монастыря, служившего негласным изолятором для “несоветских” иноков, после многих гонений, клеветы и мытарств по приходам, испросил у одного из штатных митрополитов разрешение устроить домашнюю церковь и получил его (что само по себе чудодейственно, без согласия красных властей!) Ежедневно литургисал со своей висящей правой ручкой, простреленной насквозь, способной единственно, по его словам, святить Дары да знаменовать чад. В памяти остались чудные старческие слова:
“...только христианство, только усвоение и познание Христа, не рекламного Христа, не церковного Христа, а живого Христа, не искаженного, ... настоящего, живого Христа, в этом заключается вся радость и утешение моей интересной, но очень скорбной жизни”. (“Старец иеросхимонах Сампсон”, указ. соч., с.3)
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ:
http://user.transit.ru/~maria/books/ch5p
