WHOISKTO JOURNAL

Часть 1 .

Почему день рождение агента "Михайлова" важнее визита Самой Богородицы?



Из статьи в газете:

18 ноября утром в столицу впервые привезут великую првославную святыню - пояс Пресвятой Богородицы. Его выставят в храме Христа Спасителя с 19 по 27 ноября.

В Москву со всех близлежащих городов приедут тысячи верующих - в храм будет не пробиться. К тому же пребывание Пояса Пресвярой Богородицы в столице совпадает с 65-летием Патриарха Кирилла. Его Святейшество приедут поздравлять сразу несколько делегаций, в том числе из-за рубежа.

- Как раз 19 ноября, в субботу, в храм Христа Спасителя будут съезжаться зарубежные гости, главы поместных церквей, патриарх Грузинский Илия, митрополит Варшавский и всея Польши Савва и митрополит Чешских земель и Словакии Христофор... Поэтому придется, конечно, на какое-то время прерывать доступ к святыне, это повлияет на время нахождения людей в очереди, - предупредил верующих ключарь храма Христа Спасителя протоиерей Михаил Рязанцев. . .

В субботу храм Христа Спасителя откроется в 10 утра. В этот момент, как пояснили «КП» в соборе, охрана впустит туда духовенство и максимальное число прихожан. Но после этого доступ в храм будет прекращен. Из храма можно будет выйти, но войти - нельзя. Тех, кто не смог туда попасть утром, попросят выстроиться в очередь на улице.

А вот попавшие в храм могут получить доступ к Поясу только в ходе вечерней службы, которую возглавит Патриарх Кирилл. И лишь после службы святыня станет доступна для поклонения всем, кто не успел войти в храм и ждет на улице. Как ожидается, это произойдет около полуночи - в ночь на воскресенье.

* * *

- В связи с огромным количеством желающих прикоснуться к святыне, предполагается несколько изменить традицию подхода к ней, - заявил ключарь Храма Христа Спасителя, протоиерей Михаил Рязанцев. - Подходящие будут не прикладываться губами к ковчегу с Поясом, а проходя мимо, касаться его рукой. Это не в традиции нашей Церкви, а делается это для того, чтобы как можно больше людей прикоснулись к святыне.

Если же верующий так и не успел прикоснуться к святыне - не беда.

- Вот уже два года в Храме Христа Спасителя находится частица Риза Пресвятой Богородицы и все, кто посещает Храм могут, совершенно свободно, к ней приложиться, - пояснил протоиерей Михаил Рязанцев. - Если Вам не удалось по каким-либо причинам приложиться к Поясу Пресвятой Богородицы, вы сможет беспрепятственно и в любое удобное для вас время приехать в Храм Христа Спасителя, помолиться перед Частицей Ризы и приложиться к такой же по значимости Святыне, как и привезенная с Афона.


* * *

Ожидается, что приложиться к реликвии придут не менее двух миллионов москвичей. Доступ будет круглосуточным. Для верующих установят восемь торговых точек с горячим питанием по минимальным ценам, триста туалетов.

У храма будут дежурить автомобили «Скорой». А волонтеры, психологи и полиция будут следить, чтобы в очереди не возникло конфликтов. Также у храма по ночам организуют стоянки такси, которые, как уверяют власти, по минимальным ценам развезут верующих по домам.


КСТАТИ

Как прикладываться к Поясу Богородицы?

- Подходя к Святыне, нужно помнить главное, что не столько прикосновение к ней, сколько молитва за себя и за своих близких и ощущение реального присутствия Самой Царицы Небесной принесут духовное утешение и исцеление тем, кто будет этого достоин, - пояснил протоиерей Михаил Рязанцев. - Поэтому подходить к Святыне нужно с благоговением, терпеливо, не поддаваясь на различные искушения, творя непрестанную молитву.

* * *

- Болящим же могу сказать, что для них (и не только для них) самое главное – это причащение Святых Христовых Таин, - пояснил протоиерей Михаил Рязанцев. - А для этого не нужно преодолевать огромные расстояния и выстаивать многочасовые очереди, достаточно попросить об этом священника из близстоящего храма.

Подробнее »

http://ura-inform.com/interesno/2009/02/08/kirill



ВИДИМО КИРИЛЛ ЗАБЫЛ СЛОВА ПРЕПОДОБНОГО МОИСЕЯ ОПТИНСКОГО :

«Когда я был в Сарове, присматривался я к тому, как кто живет и что имеет, и сказал себе: умру с голоду, но никогда в жизни ничего не буду иметь. Вот и хожу всю жизнь с сумою». Как говорил келейник его, он был «большой гонитель на деньги», а богат был, как сам выражался, только нищетою.






ЧАСТЬ 3.

«Мафия нищих» - так в последние годы называют у нас профессиональных попрошаек – это преступная группа, организаторами и главными получателями дохода в которой являются этнические группировки (цыгане, молдаване). «Крышу» вы никогда не увидите – работают простые исполнители. Инвалидов, беременных, детей и животных, которые вызывают у публики наибольшую жалость называют «реквизитом». Отношение к ним – соответствующее. Женщин и инвалидов собирают по всей России и в бывших союзных республиках. Селят чаще всего за городом, в частном секторе – в антисанитарных условиях, по 10 человек в комнате. С утра грузят «реквизит» в машину и отвозят на «работу». Вечером- забирают.Излюбленные места попрошаек – это метрополитен, пригородные электропоезда, перекрестки, вход в храмы. «Рабочие территории» четко поделены. У каждого своя «легенда» - сгоревший дом, больной ребенок, умершие родственники и т п.

Больше всего страдают, конечно, маленькие дети. И именно они являются самым прибыльным «реквизитом»: редкий человек пройдет мимо «кормящей матери» или ребенка и не подаст. Именно на чувстве жалости играют люди, занимающиеся подобным «бизнесом».
Груднички целый день спят (под воздействием медицинских препаратов или просто от голода) на руках у своих, так называемых, «мам». Дети постарше стоят рядом и просят сами. Могут «работать» и отдельно, принося к вечеру выручку в указанное место.

О происхождении детей можно только догадываться (далеко не все дети находятся с «мамами» на законных основаниях – их воруют, берут «в аренду»). Они подвергаются бесчеловечному обращению - полная антисанитария, отсутствие нормального питания и ухода. При колоссальных прибылях «бизнеса» попрошаек младенцы умирают от голода и болезней. Дети покрыты незаживающими язвами, практически у каждого - гипотрофия, памперсы не меняют неделями, груднички фактически гниют заживо.
Иногда волосы встают дыбом от вопиющей бесчеловечности… В милицейской практике были случаи, когда попрошаек задерживали с уже МЕРТВЫМ ребенком. Даже после мучительной смерти малыша «мамаша» не покидает место до окончания «рабочего дня».

Детей постарше – зачастую регулярно насилуют, что подтверждается уголовными делами.
Детей специально калечат, ведь ребенок – инвалид соберет больше денег.
Вряд ли можно считать женщин-попрошаек жертвами. При желании они не могут оставить свою «работу» и уехать домой. Однако, почувствовав вкус легких денег, они, как правило, уже не хотят работать, а предпочитают наживаться на жизнях детей. Наши волонтеры регулярно предлагали попрошайкам реальную помощь (устройство на работу, покупка билета домой, визит к врачу с «тяжелобольным» ребенком), но НИ ОДНА НЕ ПЕРЕЗВОНИЛА. Сотрудники полиции признают - в Московском метро НЕТ НИ ОДНОГО СЛУЧАЙНОГО ЧЕЛОВЕКА. Постороннему просто не дадут просить.

С инвалидами - сложнее. Они, в силу своего состояния, совершенно беспомощны. «Крыша» отнимает у них документы, пристально следит. Они фактически находятся в рабстве и, чаще всего, боятся обращаться в милицию. Однако это не значит, что доказать преступную деятельность организаторов «бизнеса» невозможно – скорее, сотрудники полиции просто не хотят связываться с подобными делами - проще делать показатели на очевидных правонарушениях, чем "раскручивать" преступные цепочки псевдо-нищих.

* * *

«Нищие» чувствуют свою полную безнаказанность. А дети, высшая ценность любого государства, стали заложниками сложившейся ситуации.

Однако не надо думать, что ничего нельзя сделать. Прежде всего, надо понимать – будет ли и дальше процветать жестокий криминальный «бизнес» - зависит от каждого из нас, от неравнодушия общества.


Рабы 21 века.

Подавая ребенку-попрошайке, вы не только финансируете его хозяина, но и провоцируете дальнейшую кражу детей. Мы уже затрагивали тему организованного попрошайничества на улицах и в подземных переходах столицы (см. "АиФ Москва" 6). Говорили о том, что, подавая просящим, москвичи не только обогащают хозяев нищих, но и провоцируют дальнейшее развитие этого бизнеса. Сегодня мы расскажем о самом страшном его проявлении о создании касты рабов. Вы думаете, что только в Чечне воруют людей? Рабов "производят" и в Москве!

Саша

СЕЙЧАС Саше 11 лет, ему тоже удалось вырваться из рабского плена, хоть он и останется инвалидом на всю жизнь. У него нет обеих рук чуть выше локтей. Его еще в младенчестве вывезли из Рязанской области. Проще говоря, украли у продуктового магазина, пока мама ходила за хлебом. Привезли в Москву (об этом ему рассказали его хозяева). Сначала закутали в какое-то тряпье, есть, пить не давали и что-то постоянно кололи, чтобы он все время спал. Малыша привязывали тряпкой к "мамочке", которая ходила по вагонам метро и пригородным электричкам с табличкой и хныкающим голосом повторяла: "Люди добрые! Помогите. Сын у меня серьезно болен. Ему нужна срочная операция. Могу справку показать. Ради Христа помогите кто сколько может". И все время крестилась. Когда Саше исполнилось пять, его уже тяжело было таскать на руках и выдавать за младенца, "мамки" быстро уставали. Хозяева отвезли ребенка в частную клинику, где ему ампутировали руки. Так Саша перекочевал из вагонов метро на городские автодороги ребенку-инвалиду больше подавали. Саша рассказал, что таких детей, как он,подсаживали "на иглу". Взрослых спаивали. Если кто не слушался, били, могли даже убить, выбросить тело на какую-нибудь подмосковную свалку. "Груднички", которых "мамки" постоянно таскали то за спиной, то на руках, регулярно умирали. Если ребенок умирал "на работе", "мамка" обязана была отработать положенные сумму и время, и только потом ребенка выбрасывали.

Егор.

ЧЕТЫРЕ года назад в столице был похищен новорожденный Егор Носевич. Двухмесячного мальчика выкрали из коляски у дверей женской консультации. Безутешная мать покончила с собой, выбросившись с восьмого этажа. У отца ребенка не выдержали нервы, он попал в лечебницу. Как ни старались сыщики, найти ребенка не смогли. И, может быть, малыш бродит где-то среди попрошаек-калек здесь, в Москве?..


http://gorod.tomsk.ru/index-1315153820.php




"В нынешнем виде милостыня перестала быть богоугодным делом, превратившись в один из источников дохода криминального мира. Правоохранительные органы ссылаются на пробелы в законодательстве, практически не препятствуя росту этой "раковой опухоли" правового поля страны. Масштаб преступлений участников бизнеса на милосердии ставит вопрос о введении штрафа для тех, кто подает ложным нищим."


"Сегодня даже мэр Москвы (Лужков) признает, что в столице попрошайничество давно перешло из социальной проблемы в сферу предпринимательства."


"Ни одной крупной фигуры "мафии паперти" за последние годы арестовано не было.

Сложилась постыдная для законодательной и исполнительной властей ситуация: попрошайничество радикально изменилось, превратившись в большой бизнес, а закон за этими изменениями не проследил. А силовые и правоохранительные органы игнорируют нарушения побирающимися нищими всех законов, позволяя им функционировать вне правового поля."


http://infosud.ru/incident_publication/20100316/214780855.html


КТО СТОИТ ЗА ЭТИМ БИЗНЕСОМ В РОССИИ?
НУЖНО ЛИ ГОВОРИТЬ,КТО РУЛИТ СТРАНОЙ И ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ?
ПОЧЕМУ ПРОПАДАТЬ ДЕТИ СТАЛИ УСИЛЕННО ТОЛЬКО ПРИ ЭТОЙ ВЛАСТИ.
ПОЧЕМУ МНОГО НИЩИХ В СТРАНЕ,А У ЭЛИТЫ В РЯСАХ ПОЕЗДКИ ЗА ГРАНИЦУ ПО НЕСКОЛЬКО РАЗ В ГОД. СТОИМОСТЬ БИЛЕТОВ ИСЧИСЛЯЕТСЯ В ТЫСЯЧАХ БАКСОВ. И ЛЕТЯТ ОНИ НЕ ОДНИ,А СРАЗУ ВСЕЙ СЕМЬЁЙ.

В ЭПОХУ КРИЗИСА,БАНДИТЫ В РЯСАХ И ПОГОНАХ РЕШИЛИ ИГРАТЬ НА ЧУВСТВАХ НАРОДА И ОББИРАЮТ ЕГО ИСПОЛЬЗУЯ ХРИСТИАНСКИЕ СВЯТЫНИ.

ЭТО ЛИ НЕ ГРЕХ ПЕРЕД БОГОМ?





И вошёл Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, — дом Мой домом молитвы наречётся; а вы сделали его вертепом разбойников.

И меня, и моих родителей осудили по одной и той же 58-й статье. Моя мама до 1918 года была учительницей. Но потом она прочно уверовала в Бога и ушла из школы, заявила, что не хочет воспитывать детей атеистами, и стала частной портнихой. Меня она в школу тоже не пускала, учила сама. Муром тогда еще служил местом ссылки, среди ссыльных было много игумений закрытых монастырей, они меня и воспитывали.

Мама постоянно ходила в церковь и мечтала, что я стану священником. А я был очарован красотой богослужений: музыкой, пениями, одеждой, — участвовал в службах и всем этим жил.

Естественно, чекисты наблюдали за такими людьми, и когда в июле 1937 года понадобилось выполнять разнарядку Ежова и Сталина по арестам и расстрелам, маму взяли. Мне было 16 лет.

Маму забрали в августе, я был в деревне у родственников. Через неделю получаю телеграмму от ее брата Николая Ивановича: «Срочно приезжай. Мама больна». Дома я обнаружил полный разгром: вещи разбросаны, книги на полу. У мамы была большая библиотека, лучшие книги забрали чекисты. Взяли роскошно изданную серию «Вселенная и человечество», всю русскую литературу от Пушкина до Толстого.

Это было в августе, а в ноябре тройка присудила маме 10 лет лагерей, и ее отправили в отделение Карлага под Караганду. Тогда 10 лет было самым большим сроком, но я радовался, что ее не расстреляли, что она осталась жива.

В 1947 году мама должна была освободиться, но заболела раком и умерла в лагерной больнице. Срок кончился, но на свободу она так и не вышла. Ей было 49 лет.

О беспокойстве за демократию

После ареста мамы меня забрал к себе ее брат Николай Иванович. Если бы не он, меня бы отправили в детский дом для детей врагов народа. Он же устроил меня делопроизводителем в райпотребсоюз и в школу для взрослых. И я внезапно оказался в окружении своих ровесников.

Большинство были атеистами и комсомольцами, поэтому я тоже вступил в комсомол. Мы, те, кто интересовался не только водкой и девушками, начали тянуться друг к другу. Таких людей оказалось немало, а я отличался особой активностью: стал редактором стенгазеты, организовал в школе литературный, исторический, театральный и экономический кружок, где мы замахнулись на изучение «Капитала» Маркса. Уже в 14 лет я каждый день покупал «Правду» и «Известия». Веры в то, что там пишут, не было, я видел, что пропадают люди, и знал, что это не могут быть враги народа: директор школы, главврач поликлиники. Но была главная вера: советская власть — раз и навсегда, и все, что происходит — исчезновение людей, аресты, — искажение ленинской линии.

В наших кружках мы часто говорили довольно откровенно. Беспокоило нас, говоря современным языком, отсутствие демократии. За нами быстро установили слежку. А в 1939 году меня повесткой пригласили в муромское отделение НКВД. Со мной очень дружелюбно беседовал какой-то капитан, спрашивал, не замечал ли я каких-то антисоветских высказываний, не слышал ли политических анекдотов. Я пообещал, что немедленно приду к нему, если что-то такое услышу, и рассказал об этом друзьям. Но потом мы поняли, что некоторые из нашей компании на такое предложение согласились.

Когда в 1940 году я поступил в институт и переехал в Москву, я ясно ощутил, что мое дело передали из Мурома и слежка продолжается. Моим осведомителем, как я потом понял, был Стасик Леплевский — сын заместителя Вышинского. Его поселили в общежитии рядом со мной, и он сразу стал ко мне как-то тянуться, рассказал, что его отец расстрелян в 38-м году и, естественно, прокомментировал это. Когда потом следователь, заглядывая в бумажку, зачитывал, какую антисоветскую агитацию я вел, я узнал, что то, что говорил Стасик, вложено им в мои уста.

На Лубянке

22 июня 1941 года я сдал последний экзамен за первый курс, 23-го утром подал заявление с просьбой отправить меня на фронт и поехал в институт.

Днем вызывают меня к ректору. Захожу в кабинет, вижу: сидит человек с белым «яичком» на рукаве, два каких-то военных. Глянул на «яичко», и охватил меня ужас: «Боже мой, неужели меня арестовывают?!» «Яичко» это означало только что созданный Наркомат госбезопасности, который занимался самыми страшными государственными преступниками. И действительно, который с «яичком» предъявил мне бумажку: ордер на арест.

Отвезли меня в общежитие, перерыли мою койку и тумбочку, велели взять с собой вещи. Я говорю: «И зимнее пальто?» — «И зимнее пальто тоже». Беру простыню, связываю в один узел зимнее пальто, теплые ботинки, костюм, в котором на лекции ходил. И со всем этим везут меня на Лубянку.

Лубянка! Это был символ, это здание внушало страх. Мы, как и все, с опаской проходили мимо. И вот я оказался в самом его центре.

Первая камера была треугольной. Ни сесть, ни лечь, можно только стоять. И я стоял. Сколько — не знаю, часов у меня не было, и с тех пор время для меня измерялось только условно. А потом начался допрос.

Следователь оказался строгий, ежовского вида. Спрашивает: «Вы такое говорили?» Я: «Говорил». Я старался быть честным перед советской властью, которой верил. И то, что я высказывал критические суждения, с самого начала не отрицал.

Обвинение мне предъявили почти такое же, как у отца и матери: «Создание в городе Муроме молодежной антисоветской террористической фашистской группы». Сижу и думаю: отец эсер, мать сидит, я организатор террористической группы — куда дальше-то? Лубянка, одиночная камера, то, как следователь задавал мне вопросы и формулировал мои преступления, — все говорило, что я страшный преступник. И стал я готовиться к расстрелу.

Антисоветский Маркс

В материалах следствия особо отмечалось, что на экономическом кружке мы читали «Капитал» Маркса. К тому времени сталинская элита уже понимала, что практика строительства социализма в нашей стране с «Капиталом» не совпадает, и даже в институтах читали только курс политэкономии, без первоисточника. Так что чтение Маркса мне засчитали как антисоветскую деятельность.

На допросах меня не били, только несколько раз дали по зубам. Я был мелкой сошкой, к таким особые методы не применяли. Удивления от того, что я, двадцатилетний студент, — глава террористической организации, у меня не было. Мы знали, что тот же Аркадий Гайдар в 16 лет командовал полком, и полностью брали на себя ответственность за свои поступки.

После допроса меня перевели в другую камеру. Проходит какое-то время, открывается окошко в двери и ставят миску с винегретом. До сих пор помню красноватую свеклу. Тогда я о еде даже думать не мог, а через несколько дней понял: надо было есть, ведь теперь о такой миске можно только мечтать.

Через неделю вызывают меня с вещами, сажают в «черный ворон» и везут, как я потом понял, в знаменитую «Таганку». Открывают камеру — и я вижу муравейник: огромная комната, с обеих сторон нары, одно зарешеченное окошечко, и везде, даже на полу — люди. Еле нахожу себе место на полу, раскладываю вместо матраса зимнее пальто. Ну, думаю, если отпустили с Лубянки — значит, не расстреляют. И действительно: через несколько дней везут меня на железную дорогу и отправляют в телячьем вагоне, тоже битком набитом, куда-то в Сибирь. Довезли до Омска и заключили в Екатерининскую тюрьму. И там 11 месяцев продолжалось следствие, начатое на Лубянке.

5 мая уже 1942 года вызывают меня, протягивают бумажку. Читаю: «Постановление особого совещания: студенту первого курса Щеглову за антисоветскую агитацию по статье 58.10 — пять лет исправительно-трудовых работ и три года поражения в правах». Вот и весь мой приговор.

Ну я обрадовался: следователь-то меня уверял, что меньше десятки не дадут, и «будь благодарен, что жизнь тебе спасли».

Спасать Родину

Из Красноярска в Дудинку нас везли в трюме парохода «Иосиф Сталин». Командовали там уголовники. Меня обокрали, взяли все, что было с собой. Но самое страшное — пайки с хлебом мы должны были распределять сами, каждому полагалось по 350 граммов в день и раз в сутки —  баланда. Уголовники распределяли все это между собой, и многие оставались голодными, в том числе и я. Одели нас в так называемое обмундирование третьего срока. Все зашитое, заплатанное: штаны ватные, телогрейка, бушлат с дырами и ЧТЗ, «Челябинский тракторный завод»: башмаки, у которых вместо подошвы кусок транспортерной ленты.

Срок я отбывал в Норильлаге, на строительстве Норильского медно-никелевого комбината. Естественно, меня распределили на общие работы, то есть долбить скалу, которую не брали ни лом, ни кайло. Чтобы получить 600 граммов хлеба в сутки, надо было выполнить норму, а выполнить ее было невозможно, потому что я пришел в лагерь после 13 месяцев тюрьмы, где постепенно слабел, и, конечно, погиб бы.

К счастью, я был грамотным, окончил первый курс института — тогда таких людей было мало, — и через год меня сделали сначала табельщиком на той же стройке, где я котлованы долбил, а потом перевели в лабораторию при заводе.

Начальник Норильлага Завенягин всегда способствовал тому, чтобы инженер работал инженером, а не землекопом. За это его уважали. Я оказался среди исследователей, увлекся этим. К марту 1946 года, когда освободился, я уже три года работал в лаборатории оксиликвидного завода, разрабатывал взрывчатку.

К работе мы относились добросовестно. Мы понимали, что строится такой великий промышленный комплекс, что надо Родину от Гитлера спасать. Постоянно писали заявления с просьбами отправить нас на фронт. На них, конечно, никто не отвечал.
Уже через много лет я встретил моего однокурсника. По его рассказам, большинство нашей группы, все, кто подал заявление на фронт, попали в ополчение и погибли при обороне Москвы. Такова была бы и моя судьба, если б не лагерь.

Новый 37-й

Когда освободился, я, как и все, подписал бумагу, что остаюсь на той же должности как вольнонаемный. В те годы по всему ГУЛАГу действовало распоряжение Наркомата внутренних дел закреплять освободившихся заключенных по месту выхода из лагеря. Норильск был напичкан такими людьми.

Я продолжал работать на том же заводе, в той же лаборатории. Внешне в моей жизни ничего не изменилось, единственное — я стал получать зарплату и ходил с работы не на зону через охрану и обыски, а в свою комнатушку (скоро я стал заведующим лабораторией и жил в ней же на диване), мог передвигаться по Норильску. Выехать из города я не мог.

А к 1947 году стало понятно, что 37-й год возвращается. Освободившихся из лагеря по 58-й статье стали возвращать туда или отправлять в ссылку. Из Норильска людей выселяли в тайгу. А когда пережил 10 лет бараков, идти в тайгу было очень страшно.

Мы тогда познакомились с Ниной, она работала в лагерной газете. В 1947 году спрашиваю ее: «Ты согласна, чтобы мы зарегистрировали брак? Ты же понимаешь, что завтра меня могут арестовать снова и отправить в лагерь?» Она сказала: «А мне все равно. Я буду с тобой».



1940 г. Муром. Школьный кружок. Тот, кто в белой рубашке, пойдет в ГУЛАГ,
девушка с косами спасет его от расстрела, крайняя справа сдаст их НКВД



Дуся

С Дусей мы познакомились задолго до Нины, она из Мурома. Это была такая любовь… Дуся была участницей нашего кружка. Ее не арестовали, но допрашивали. И она, можно сказать, спасла меня и других от расстрела.

В Муроме мы выпускали рукописный журнал, тетрадки под названием «Фитиль», где публиковали свои критические рассказы, зарисовки, мои стихи, посвященные Кирову. Если бы это увидели следователи — нам всем был бы конец. Но я уже ждал ареста и перед отъездом в Москву вместе с товарищем спрятал эти тетрадки и компрометирующие нас документы у него в деревне. Когда меня арестовали, Дуся поехала туда, залезла в подпол, достала ящик с тетрадками и на огороде сожгла все. Следователь упорно добивался: какой журнал вы выпускали? «Фонарь»? Но так и не выяснил.

Когда меня арестовали, я не хотел связывать кого-то со своей несчастной судьбой и из лагеря ей не писал. А как только освободился, написал: «Приезжай сюда в Норильск». Дуся мне пишет: «Не могу». Оказывается, она вышла замуж, когда я уже должен был освободиться.

Елена Рачева